Ровно тридцать лет назад, 11 июля 1995 года, во время войны на Балканах боснийские сербы под командованием генерала Ратко Младича расстреляли в городе Сребреница на территории нынешней Боснии и Герцеговины более 8 тыс. боснийских мусульман. Официально погибшими в Сребренице числятся 8372 человека – это было самое массовое убийство в Европе со времен Второй мировой войны.
Организаторы резни в Сребренице понесли наказание в ходе процессов, организованных Международным трибуналом по бывшей Югославии. Лидер боснийских сербов Радован Караджич за этнические чистки в Боснии получил сначала 40 лет тюрьмы, а затем пожизненный срок. Генерал Ратко Младич в 2017 году также был признан виновным в геноциде, массовых убийствах мирных жителей и других военных преступлениях, в том числе в резне в Сребренице и тоже получил пожизненный срок.
Многие эксперты проводят параллели между событиями войны на Балканах в 90-е годы и тем, что происходит сегодня во время войны России и Украины. Многие жители Украины и стран Запада также надеются, что власти России и ее военных однажды удастся привлечь к ответственности за военные преступления на процессе, аналогичном Трибуналу по бывшей Югославии – в том числе за убийства мирных жителей в Буче и на других оккупированных территориях.
Как опыт Трибунала по бывшей Югославии можно использовать при расследовании нынешних преступлений в ходе войны России против Украины? Телеканал Настоящее Время поговорил об этом с юристом Антоном Никифоровым: в своё время он был советником прокурора Международного трибунала по бывшей Югославии. Мы спросили его, как за 30 лет изменился подход к сбору доказательств для таких процессов, чем такие трибуналы важны и почему их решения до сих пор вызывают споры.
"Прокуроры пытались доказать, что геноцид был и в других местах, но суд не согласился"
– Можно ли опыт трибунала по Югославии можно использовать при расследовании преступлений во время войны России против Украины? И если да, то как?
– Я думаю, что опыт будет учитываться в той или иной мере как часть юриспруденции. Всегда делаются отсылки на предыдущие решения. Решений было принято уже достаточно много, в том числе и по преступлению геноцида в Сребренице, и эти решения были несколько раз подтверждены на стадии апелляции. И решение суда по геноциду в Сребренице тоже было подтверждено неоднократно в нескольких процессах. И часть этих решений, которые уже приняты, стали частью юриспруденции, частью международного права.
– Вы помните, как рассматривались в суде события в Сребренице и как принималось решение о том, что происходившее там было геноцидом?
– Вопрос по Сребрянице был очень непростой. Невозможно сказать, что это было легкое решение. Я знаю это не понаслышке, поскольку я там работал. Это единственное преступление, которое было признато геноцидом за 4,5 года войны в Боснии и Герцеговине.
Прокуроры в этом процессе неоднократно пытались доказать, что геноцид был совершен и в других местах, и что так называемые "этнические чистки" в Восточной и Западной Боснии тоже можно было бы считать геноцидом. Но суд с этим не согласился. Суд признал геноцидом только события в Сребренице в июле 1995 года.
– Чем важны такие международные процессы, как трибунал по бывшей Югославии? Ведь даже с его приговорами до сих пор спорят: к примеру, сербские политики их оспаривают и считают политическими. А в то, что ордера Международного уголовноего суда на аресты Путина или Нетаньяху когда-то будут исполнены, многие просто не верят.
– Я тоже не представляю себе, говоря откровенно, что какой-то будет суд над Нетаньяху или Путиным или людьми такого калибра. А американцы тоже никогда не допустят, чтобы судили их каких-то людей за Афганистан, Ирак и так далее.
Но речь о другом. Трибуналы, которые были, и те, что пытаются сейчас создать – это делается своего рода для того, чтобы поставить точку, и поставить ее публично Чтобы, даже без возможности человека арестовать и судить, была возможность публично и ясно представить все доказательства. И чтобы не было никаких сомнений, в каком виде оставить это потомству как наследие. Это просто нужно сказать, и отрицать это невозможно, потому что факты налицо.
То есть, да, это делается, конечно, в публичных целях. И да, конечно, всегда будут люди, которые будут эти преступления отрицать. Даже в том, что касается Сребреницы, очень многие сербы и сербские политики продолжают отрицать факт геноцида. Они не отрицают факт совершения преступлений, факт массовых убийств. Но они говорят, что квалификация геноцида не подходит под эти убийства. И говорят, что это была мультинациональная война, почти как гражданская, поэтому геноцида не может быть.
Но суд это преступление выделил. И это преступление очень специфическое. Геноцид доказать очень трудно, потому что надо доказать так называемый "ментальный фактор" желания совершить именно геноцид. И вот этот ментальный фактор доказать очень непросто. Его надо доказать, причем на уровне командования. То есть нужно доказать, что было такое желание не только там у какого-то солдата и местного офицера, но и что было такое политическое желание – уничтожить частично или в целом какой-то определенный народ или группу. Понимаете? Это сложно. И это пытаются отрицать. Да, даже сейчас.
Но в современной войне то, что мы видим сейчас налицо, отрицать факты практически невозможно. А вот какие квалификации им дать – это другое дело. И квалификации, видимо, будут оспариваться. Я в этом не сомневаюсь.
"Сбор материалов с дронов идет практически в прямом эфире"
– Как за 30 лет с момента резни в Сребрянице изменился подход к сбору доказательств в таких процессах?
– За 30 лет произошло действительно очень много. Опыта набрали и международные трибуналы – потому что их было несколько, не только по Руанде и по бывшей Югославии, но были еще временные трибуналы по Камбодже, смешанные трибуналы, международно-национальные трибуналы. И Международный уголовный суд начал работать. Потому что его не было, когда работал трибунал по Руанде и Югославии. Международный уголовный суд тоже набрал свои принципы работы – и механизмы, и сбор материалов.
За 30 лет произошел огромный прорыв в смысле того, что касается научного подхода к поиску доказательств. Определено, что именно надо собирать, какие доказательства. Насколько я могу видеть, сбор доказательств по конфликту между Россией и Украиной идет огромными темпами. В принципе, все же идет в прямом эфире. Этого не было 30 лет назад: никаких дронов, никаких телефонов, никаких прямых видео практически не было.
Сейчас технологии овершенно другая. Используются спутники, используются последние достижения в науке, в смысле forensic science, того, что касается судмедэкспертизы и так далее. Тот же ДНК-анализ позволил, например, найти в Серебренице уже шесть с половиной тысяч погибших, которых точно определили останки и захоронили.
Все продвинулось очень далеко. Идет гораздо быстрее сбор материалов. Я бы даже сказал, что он идет напрямую. Сбор материалов с дронов идет практически в прямом эфире – потому что все видно, ничего скрыть нельзя. И практически все, что происходит, немедленно появляется и в медиа, и в прессе, и люди делятся этими материалами между собой. Огромное количество свидетельств. Ничего скрыть нельзя. Ничего!
"Таких трибуналов, как по Руанде и Югославии, думаю, больше не будет. Они были очень долгие и очень дорогие"
– Последний приговор трибунала по бывшей Югославии вынесли в 2017 году, хотя конфликт закончился в 2001 году. Почему международные трибуналы занимают столько времени?
– Это действительно очень долгое дело. И, к сожалению, таких трибуналов, как по Руанде и по Югославии, я думаю, больше не будет. Они были очень долгие и очень дорогие.
Почему? Потому что это международный институт, куда приезжают люди со всех стран мира. Нужен перевод на 3-4 языка. Нужно собирать факты, которые произошли в другой стране, а это очень трудно. Трудно найти людей, которые могут быть на месте. Не всегда есть доступ к материалам и к месту совершения преступления. Поэтому возникало очень много таких сложностей.
Международный суд должен выяснить любую деталь. Попытки сделать все исключительно четко и доказать все, и привлечь самые лучшие доказательства, – это занимает очень много времени. Ну и плюс перевод, поездки в другие страны, нахождение, поиски свидетелей, это занимает тоже очень много времени.
Еще процессуальный характер. Любой суд, если взять ту же американскую систему правосудия, – у них очень длинные суды. Но они сделали очень много для того, чтобы их сократить, когда они находят компромисс, когда стороны договариваются: "Окей, мы признаем это, вы признаете это, и тогда все, конец". А иначе процессы могут длиться годами. Кстати, Трибунал по Югославии тоже стал это применять в конце – потому что было все настолько долго, и длилось, и длилось, и длилось, что организаторы стали все-таки применять этот принцип договора.
– Тот спецтрибунал по Украине,который создается в Стрaсбурге, имеет шансы довести дело до приговоров руководству России?
– Тот, что создается это под эгидой Совета Европы, у них цель именно такая, расследования преступлений агрессии против Украины. Международный уголовный суд пока не может рассматривать преступления агрессии, а этот трибунал сможет. Он будет иметь возможность совершенно ясно сказать, что было совершено преступление агрессии. И я думаю, что к этому все и идет.
